Женский журнал

Бальзак ничуть не преувеличивал. Он испытывал постоянную нехватку денег, кредиторы просто атаковали его. Писателю приходилось работать не над одним, а над целыми сериями романов: «Философские этюды», «Этюды о нравах». Но несмотря на его потрясающую работоспособность, каждый раз оказывалось, что очередная книга не готова к назначенному издателем сроку. Постоянное физическое и моральное напряжение сказалось на здоровье гениального писателя. Доктор Наккар, лечащий врач Бальзака, настоятельно рекомендовал ему отдохнуть, и вторую половину апреля и первую половину мая 1833 года Оноре провел в Ангулеме. По возвращении в Париж писателя ожидали новые неприятности. Бальзак согласился напечатать в журнале «Эроп литерэр» несколько своих новых творений. Гослен и Мам, издатели, с которыми он сотрудничал ранее, пришли в ярость. Мам даже обратился по этому поводу в суд. Скандал был неминуем.
Чтобы утешить Бальзака, госпожа Ганская решила покидаться с ним на нейтральной территории. Правда, Эвелина немного побаивалась этой встречи, поскольку о писателе ходило множество самых невероятных слухов.

Одним словом, графиня уговорила мужа повезти ее в Швейцарию, в Невшатель — родной город гувернантки дочери. В то время каждый богатый русский дворянин отправлялся в путешествие в сопровождении целой свиты. С Эвелиной, кроме мужа, приехали дочь Анна, ее воспитательница, две старушки родственницы и многочисленные слуги.

Чтобы оправдать свое отсутствие в Париже, Бальзак нашел вполне благовидный предлог: для реализации своей новой идеи — распространения книг по подписке, нужна была особая тонкая и прочная бумага, которую изготовляли в Безансоне, совсем рядом с Невшателем. Оноре приехал в Невшатель и остановился в гостинице «Сокол» — напротив дома, где расположились путешественники из России. Затем он отправил короткое письмо для Эвелины на имя Анриетты Борель: «Между часом и четырьмя я отправлюсь прогуляться по окрестностям города. Все это время я буду любоваться озером, которого совсем не знаю. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете вы».

С того времени сохранился рассказ, что во время прогулки Бальзак проходил мимо дамы, погруженной в чтение книги. Вдруг она выронила платок. Писатель наклонился поднять его и понял, что в руках у незнакомки его роман. Это было самое волнующее мгновение для обоих, ведь наконец-то они увидели друг друга наяву, а не в мечтах. В тот день на госпоже Ганской было платье из темно-фиолетового бархата, любимого цвета Бальзака.

Однако на самом деле все обстояло несколько прозаичней. Десять лет спустя Оноре так вспоминал первую минуту их свидания: «Ах! Вы все еще не знаете, что произошло в моем сердце, когда, очутившись в глубине двора (каждый булыжник в нем, наваленные доски, каретные сараи навсегда врезались в мою память), я увидел в окне ваше лицо!.. Все поплыло у меня перед глазами, и, заговорив с вами, я будто оцепенел, точно поток, внезапно замедливший свой неудержимый бег, чтобы затем с новой силой устремиться вперед. Оцепенение это длилось два дня. "Что она обо мне подумает?" — в страхе повторял я про себя, точно помешанный». Перед взором писателя предстала молодая красивая женщина с весьма соблазнительными формами. У нее был «независимый и горделивый вид, в надменном лице угадывалось сладострастие».

Самому же Бальзаку было чего опасаться, ведь, несмотря на весь свой талант, он был маленьким толстеньким человечком без передних зубов, с растрепанной прической. Ганская действительно была несколько разочарована. В своем первом письме после той памятной встречи она писала: «Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении». Однако в ходе общения ум, красноречие, влюбленные глаза и добрая улыбка Оноре заставили ее забыть о неблагоприятном впечатлении. Гений снова стал гением.

Единственное, что отравляло Бальзаку жизнь в Невшателе, так это присутствие там мужа возлюбленной. В письме к сестре писатель сетовал: «Я счастлив, бесконечно счастлив, как в мечтах, без всяких задних мыслей. Увы, окаянный муж все пять дней ни на мгновение не оставлял нас. Он переходил от юбки своей жены к моему жилету. К тому же Невшатель — маленький городок, где женщина, а тем более знатная чужестранка, не может и шагу ступить незаметно. Я чувствовал себя, как в горниле. Не выношу, когда на моем пути помехи... Но главное — это то, что нам двадцать семь лет, что мы на удивление хороши собой, что у нас чудесные черные волосы нежная шелковистая кожа, какая бывает у брюнеток, что наша маленькая ручка создана для любви, что в двадцать семь лет у нас еще совсем юное, наивное сердечко, — словом, мы настоящая госпожа де Линьоль, и мы так неосмотрительны, что можем броситься на шею милому другу при посторонних.

Я уж не говорю тебе о колоссальных богатствах. Какое они имеют значение, когда их владелица — подлинный шедевр красоты!»

Венцеслав Ганский довольно благосклонно отнесся к «случайной» встрече с известным писателем и даже проявил к нему некоторую симпатию. На Бальзака он производил впечатление человека довольно болезненного, что дало ему надежду на скорый брак с Чужестранкой. Влюбленные обменялись поцелуем и условились, что Бальзак на Рождество приедет повидаться с Ганской в Женеву.

Возвратившись в Париж, писатель вновь окунулся в привычную суету, много работал, пытаясь расплатиться с кредиторами. Однажды удача улыбнулась ему — он заключил выгодный контракт на 30 тысяч франков, о чем не преминул похвастаться любимой. Направляя нежные послания в Россию, Оноре уверял Эвелину, что принес ей в жертву псе прежние свои увлечения. Но это было не совсем так. Поэтическая натура гения не могла чувствовать рядом с собой пустоту. Для вдохновения ему нужна была муза, роль которой периодически выполняли женщины разного возраста и происхождения. Не забывал он и своих старых подруг. От некоторых из них у гения подрастали дети. Одной из муз— Мари-Луизе-Франсуазе Даминуа — он посвятил роман «Евгения Гранде», над которым в то время работал.

И все же Оноре с нетерпением ожидал рождественских каникул и мечтал о поездке в Швейцарию. Он отправлял пылкие послания на имя Анриетты Борель и «безобидные письма» на имя Эвелины, которые можно было прочитать ее супругу: «Сударыня, я не допускаю мысли, что дом Ганских может предать забвению дни, освещенные их милым и любезным гостеприимством, благодарное воспоминание о котором хранит дом Бальзаков. Соблаговолите, сударыня, передать вашему супругу мои уверения в самых теплых чувствах и в том, что я неизменно о нем вспоминаю».

В назначенный срок Эвелина сняла в Женеве комнату для Бальзака в гостинице «Лук», а Ганские поселились в доме Мирабо неподалеку. У себя в номере Оноре обнаружил перстень, присланный Чужестранкой, и записку, в которой она спрашивала, любит ли он ее. Влюбленные писали друг другу по несколько раз в день и обменивались подарками. По вечерам Ганская тайком пробиралась в комнату гостиницы, и они подолгу говорили обо всем, что невозможно написать в письме.

Сначала Эва отказывала Бальзаку в близости, она говорила ему о своей ревности к другим дамам, называла его «ветреным французом». Но напор и обаяние гения победили. 26 января он пишет Ганской: «Любовь моя, моя возлюбленная, твои ласки подарили мне новую жизнь!» Эвелина отвечала: «Только художники могут доставить женщине истинное наслаждение, ибо в их натуре есть нечто женское». Влюбленные строили планы на будущее. Совсем не желая зла Венцеславу Ганскому, они все же надеялись,4 что через 5—10 лет смогут навсегда соединить свои судьбы. Полтора прекрасных месяца пролетели, как одно мгновение.